Что думал про всё это сам вождь, я ведать не ведала. Не моёдело, да, правду молвить, я старалась пореже являться ему на глаза.

Боевые корабли Мстивоя Ломаного зимовали внутри крепости, вособых клетях. Ухоженные, славные корабли. Мореходы уже начинали их беспокоить,подмазывать варёной смолой, проверять волосяные шнуры между досками. ВскроетсяНево, их спустят на воду, и мы сядем грести. Потом вождь затеет поход, пожелаетразведать, как там живут на севере и на юге, поблизости и вдали. Может,заглянет в наши места. А появятся с моря разбойничьи лодьи под полосатымипарусами, захотят пройти Сувяр-рекой на восток – он их не пустит. А если на техкораблях придут к нам датчане, случится лютая битва, и над воротами Нетадунаприбавится черепов. А в дружинной избе на время станет просторней. И первыми,конечно, погибнут неопытные новые кмети. Может быть, среди них назовут и меня.

Я всё чаще задумывалась, как это я замахнусь убить человека.И как это другой человек занесёт руку отнять мою жизнь. Я пришла в Нета-дун, япыталась стать воином вовсе не потому, что мне нравилась кровь и голос стрелы,бьющей в живое. Да что объяснять, я, по-моему, довольно уже говорила, умныйпоймёт.

Я наловчилась драться – парни-ровесники меня обходили,предпочитая возиться между собой. Старые гридни порой приходили размяться,помучить нас, молодых, и мяли как следует, а мне казалось – вполсилы. Я дваждывывихивала левую кисть, приучаясь драться мечом, но Славомир больше не сыпаледкими шуточками, гоняя меня вдоль забрала, туда и сюда. А Хаген удовлетворённокивал, добавляя песочку в мешки, которые я держала в вытянутых руках.

…Всё так, но здесь мы играли, а в бою будут стараться убить.

Я пыталась представить, как это случится. Лучших воинов исамого воеводу пятнали страшные шрамы, и каждый шрам был когда-то живой,стонущей болью. Меня однажды схватил за ногу волк, вспорол меховые штаны. Двоекорелов, приведённые Молчаном, на руках отнесли к себе в дом, зашили бедро. Янатерпелась тогда, думала – до старости хватит. Теперь понимала: в бою будет восто раз больней и страшней. Вопьётся железо, разрубит кости топор, занесённыйбеспощадным врагом… отлетит прочь рука, только что убиравшая волосы за ухо,покатится незнакомым обрубком, никогда больше не шевельнёт ловкими послушнымипальцами… Или нога в новеньком сапоге, как у Плотицы, когда его ударили подщит. Ссекут голову с плеч – буду я ещё что-нибудь понимать, когда мой затылоклегко стукнет о доски, метнёт по палубе косу, так никем и не расплетённую?.. Ав плен возьмут и распознают, что девка?..

А будет судьба, и я кого-нибудь уложу перед тем, как свалятменя.

Я стреляла зверей, но они не сердились. Я знала. Я била безпромаха: звериные души легко возносились в ирий, и Дочь с Матерью скоро дарилиим новую плоть, позволяли опять родиться в тёплом гнезде… А человек? Мнеснились жуткие сны: я разила мечом, и поникал наземь зарубленный, и, падая, всёне сводил с меня глаз, уже полных чего-то, неведомого живым…

Мой побратим сознался потом – и его язвило подобное. Невыходило у нас посмотреть неведомый мир и новых людей, не заплатив жестокойцены. Нам обоим казалось: от девяти копий мы, помолясь, увернёмся. И в святойхрамине, принимая на тело огненное Соколиное Знамя, уж как-нибудь не оплошаем.А вот пробежать по тёмному лесу да первому встречному, не щадя и не слушаяжалоб, выпустить кровь…

Не обагрив меча, не видать воинского достоинства. Но,добившись его, не потерять бы иного, неназванного и неоценимого… Того, что всёещё несло меня через жемчужное море, не позволяло душе обрасти шершавой корой…

Славомир, брат вождя, был на все руки умелец. Облюбовалуголок в корабельном сарае, затеял новую лодку. Звал меня посмотреть. Половинадевок в деревне от зависти умерла бы, а я – не пошла. Честно молвить, боялась ялишний раз ему улыбнуться. Присватается ещё. Я же помнила, как он сам рассуждалпро колышки и серебро.

Славомир обшил лодку тонкими досочками, осмолил и оклеилполосами берёсты. Вытесал вёсла и велел мне примериться: не слишком ли тяжелы.

На всех кораблях были лодки, и не по одной… Зачем лишняя?Славомир приладил уключины, вырезанные из крепких корней, в одной руке вынеслодочку из сарая и хлопнул ладонью сперва её по гладкому боку, потом – меня поспине:

– Володей, Зимка! Лето придёт, станешь рыбку ловить,меня угощать!

Помню, я лепетала какие-то слова, благодарила варяга… А самутак и жгло нехорошим стыдом оттого, что не был он Тем, кого я всегда жду.

Прекрасен и страшен день Посвящения!.. Мы, отроки, мучилисьожиданием и в то же время не прочь были бы подальше его отодвинуть. Боялисьвсе, боялась и я, но мой страх был другим. Парни трусили тяжкого испытания, яже предвидела – уготовит мне вождь что-нибудь. Чтобы ещё год сидела в молодших,стирала порты и прислуживала за столом. А повезёт – совсем ушла из дружины. Онведь и к отрочеству едва меня допустил. И ему дела нет, если мне из Нета-дунанекуда уходить… Минули весенние праздники Рожаниц и Ярилы, прилетели навскрывшиеся озёра звонкоголосые птицы, высох и побелел на святом дереве черепжертвенного оленя. Зазеленели нежные листья, недолго осталось ждать первойлетней грозы… И как та тишина перед грозой, пало в гриднице ожидание. Всех вразне испытывают; вот мы и силились угадать, кто окажется первым. Быть первымникому не хотелось. Всегда лучше взглянуть, как оно выйдет с другим, освоиться,примерить к себе. Первому не на кого оглядываться, он торит лыжню, ему труднейвсемеро.

Мы трепетали, но всё началось совсем буднично, однажды передвечерей. Вместо того чтобы по обыкновению ломать хлеб, вождь позвал:

– Ярун! Андом сын Линду из рода Чирка, поди-ка сюда.

Я увидела, как подобрался Славомир… В дружинном родстве мойохотник был ему пасынком. Осрамится – будет пятно и на усыновившем… Велета,наоборот, выпрямилась горделиво, глаза заблестели. Она верила беспредельно, тойверой, что крепче всякого знания. За Яруна не надо будет стыдиться. А опояшутего – сей же час об руку ударят челом вождю. Теперь я думаю, вождь это знал ине наугад избрал парня первым. Кому великая честь, с того немало и спросится.

Побратим сунул мне деревянное блюдо, которое нёс, отчаянноглянул в глаза… отряхнул руки и пошёл. Я успела незаметно пхнуть его кулаком. Всчастии и беде – он здесь не один.

Он встал перед высоким столом, стройный, широкоплечий,льняные кудри копной – половина бы отроков столь удалась. Будет воин, какимивсякий вождь честен. Я любовалась.

– Ты, Ярун, – начал вождь, – знаешь ли, чтоне должен оставить дома родни? Никто не должен мстить за тебя, если погибнешь,и отвечать за убитых тобой – только ходящие на моих кораблях. Знаешь ты это?

– Знаю! – отмолвил мой побратим. И добавил с едвазаметным смущением: – Я у матери отпросился. Тогда летом. Совсем отпросился,меня там больше не ждут.